Окончание. Начало в №10 («Меня считали пацанкой»)
«Я была каким-то изгоем»
- Сейчас все любят приукрашивать прошлое, появляются легенды. Но вы хорошо помните, из чего состояла реальная жизнь?
- Сплетен всегда хватало и хватает. Правда, это они всегда мимо меня проходили. Я всегда узнавала их последней. Меня это не интересовало, и я вообще не актриса в этом смысле.
Когда мы были молодые, в гримерке было шесть молодых артисток. Все знали, что я не люблю сплетен. Однажды иду по коридору, слышу из нашей гримерки доносится хохот: кого-то обсуждают. Захожу, и тут же наступает гробовая тишина. Ставлю сумку на столик, забираю сигарету, зажигалку, выхожу из гримерки, и – тут же все продолжается. Меня это обижало.
Я была каким-то изгоем.
На второй год моей работы в театре, кто-то распустил сплетню, что я чья-то любовница. Так вы не поверите, я поштучно, по людям, нашла источник. Подходила и спрашивала: «Если не ты, кто кто? Либо вспоминай, кто тебе сказал, либо обвиню, что это ты распространяешь слухи». Я нашла источник сплетни, привела его в кабинет директора. С тех пор все поняли, что со мной такие вещи не пройдут просто так.
- Вспоминая те времена, рассказывают про диктат партии. Вы его ощущали?
- Конечно, ощущала. Но еще раз говорю, я всю жизнь пыталась отстоять свою независимость, и не привязывала себя к партийным, комсомольским и профсоюзным организациям.
- Но в партии вы были?
- Все пошли в нее, а я не пошла.
- Как?
- Так.
- По тем временам, да еще при Романове (первый секретарь Ленинградского обкома КПСС. – А.М.), это был поступок.
- Я была ведущей артисткой театра и хорошо этим пользовалась. Перед репетициями у нас была политинформации – собирали всех артистов на малой сцене и читали им какую-то фигню. Я никогда не ходила на них. Правда, у меня были хорошие «тылы» - детей отвести в детский сад, телевидение, или просто некогда.
То же самое говорила, когда приглашали коллеги посмотреть спектакль. Если чувствовала, что не надо идти, потому что потом надо было за кулисами что-то говорить хорошее, а я не хотела, то придумывала, что у меня дети рано ложатся спать. А тусовки терпеть не могла.
- А они были?
- Раньше они назывались вечерами. Но я никогда не ходила на них. Даже когда меня звали люди из обкома партии. Когда началась перестройка, я немного пожалела, что отстраняюсь, дистанцируюсь от всех. Так было нелегко жить.
- Почему?
- У меня не было ни связей, ни просто человека, с которым могла бы поделиться, например, своими семейными сложностями. Были люди, которые могли бы мне помочь, но поскольку не поддерживала с ними отношений, не звонила. Вот тогда на небольшую секунду пожалела, что у меня есть гордыня.
- С актерами тоже не общаетесь?
- Нет.
- Вы так любите независимость?
- Да. В своем театре у меня были друзья. Например, мой постоянный партнер Роман Громадский. Мы с ним практически всегда вместе играли – то он мой муж, то любовник. Я в прекрасных отношениях с Вадимом Яковлевым. Но характер у меня все-таки еще тот…
«Такое не прощается»
- Теперь, с высоты времени можно сказать, что были серьезнейшие режиссеры. Таких сегодня нет. Пока что нет.
Можно назвать Владимирова, даже Агамирзяна. В театре Комедии был Голиков, потом пришел Петр Фоменко. Это были личности.
Это все были очень серьезные режиссеры. Наверное, была и молодая поросль, но надо отдать должное Георгию Александровичу Товстоногову. Через обком и его отдел культуры, он держал все театры города в руках. Все остальные были вассалы, ученики. Он был единственный.
Года за три-четыре до его смерти, мы вместе отдыхали в Ялте. Мы любили сидеть на скамеечке и вспоминать прошлое. «Как же я хотела играть в вашем театре», - сказала я ему. «Но вы же сами отказались», - ответил он. «Да вы что, Георгий Александрович, - удивилась я. «Я это хорошо помню. Я вас оставлял, а вы отказались». Это был удар для меня, и ответила: «Я жизнь положила, чтобы доказать вам, что вы были неправы, и что актриса во мне победит, а не дисциплина. А вы мне такое говорите».
- И что он ответил?
- «Вы что-то путаете. Я вас оставлял. Я это очень хорошо помню. И все помнят. А вы отказались». Что это - возрастное? Во всяком случае, я была потрясена.
- К середине восьмидесятых у вас закончился бурный период в Ленкоме…
- В 1983 году умирает главный режиссер Геннадий Опорков. Я ходила к нему в больницу. «Если со мной что случится…», - говорил он. «Да что с тобой может случиться?» - отвечала я, хотя знала, что у него был рак. «Эра, если со мной что-то случится, помни одно. Ты не просто ведущая актриса, ты почти хозяйка. Такое не прощается. Если тебя станут обижать в этом театре, когда меня не станет, какие бы гонения не начались, помни, что ты одна из лучших актрис в этой стране».
В то время как раз начиналась борьба с алкоголизмом, а мы ставили «Тамаду», пьесу про свадьбу. Редакторы переделали текст в духе антиалкогольной кампании. Я возмутилась и ушла в театр Комедии, где сыграла в «Зойкиной квартире».
Ставил Акимов. Было очень шумно, билеты продавали перекупщики на Невском. Это был очень удачный спектакль.
- Потом вас позвали в Москву?
- Да, ушла в свободное плавание. Антрепризы еще не было, да и слова такого тогда никто не говорил. Я ушла на свой страх и риск. Меня стали приглашать.
У Игоря Владимирова сыграла Жозефину, потом Генриетта Яновская позвала меня на роль Кабанихи в «Грозе». В театре Станиславского сыграла герцогиню Мальборо в «Стакане воды». Работы было очень много, но ее могло и не быть. Я очень рисковала, уйдя из штата театра. Но бог миловал. Без работы не сидела.
- Вы работали с таким множеством разных режиссеров, но был ли у вас свой, которому вы верили, как себе?
- Это был Опорков. Он был бесконечно талантливый человек. У него было свое видение, не бытовое, актерской картинки на сцене и пластики. Он вкладывал в это свой смысл.
Товстоногов – это разовый подарок судьбы, он мне очень много дал, многому научил, может быть, даже не ведая того. Мне было бесконечно интересно работать с Романом Виктюком, мы с ним сделали спектакль. Это была совсем другая личность, совсем другая режиссура, и на том поле, на котором он работает, никто такой же не вырос.
Когда он позвал меня, я сказала: «У нас с вами, наверное, ничего не получится». «Почему?». «Потому что вы не мой режиссер, и я не ваша актриса. Если я что-то умею, то только в области психологии, а так как у вас – нет». Но мы все-таки выпустили с ним спектакль. Он сделал одно, очень важное для меня, как актрисы, открытие – я поняла, что мне уже ничего не страшно. Я все могу.
В "Снежной королеве" снималась тайно
- Для многих артистов съемки в кино были не только заработком, но и рекламой. У вас с кино не сложилось. Почему?
- К сожалению, это была драма. У меня не получилось романа с кинематографом. Когда мы учились, нам не разрешали сниматься.
- Многие ведь нарушали этот запрет.
- Нарушали. В роли маленькой разбойницы в «Снежной королеве» снималась тайно в 1966 году. Известно об этом стало через год. Меер Абрамович Гершт был очень жестким в этом смысле.
- И как вам первая съемка? Наверное, голова не закружилась?
- Мне не понравилось сниматься. Сейчас мои дети смотрят «Снежную королеву» каждый Новый год, и я смотрю на себя, и понимаю, что мне безумно не нравится, что я там делаю. Какая-то писклявая девчонка наигрывает, как слон. Совершенно не киношный способ существования. Да и откуда было ему взяться? Его не было.
На съемках вокруг меня бегало куча народа. Каждый был занят своим делом, им было наплевать, что делает артистка. Это меня возмущало. Я уже сыграла роли в спектаклях «Униженные и оскорбленные», «Дни нашей жизни», привлекла к себе внимание, а тут никто меня не замечает, каждый чем-то занят, и всем все равно, что делает молодая артистка.
Мне не понравилось сниматься в кино. До сих пор не понимаю, как можно через камеру воздействовать на зрителя. Поэтому кино было для меня заработком. Простите, что цинично, но это так.
- В «Небесных ласточках», где вы снимались, был звездный состав. Как себя ощущали в нем?
- Спокойно. Ширвиндта знала по училищу, он был на два курса старше меня. К Гурченко тоже спокойно относилась.
Знаете, я уже не раз говорила, что меня спасала моя самодостаточность. Я знаю, что я потрясающая актриса. Поэтому при чем тут звездный состав? У меня не было робости: «Ой, какие тут артисты». Я сама такая же. Просто они известные, а я еще нет.
- Легко было работать с известными?
- Легко было с Мироновым. Он очень хороший партнер. Он не знал меня, хотя я его знала. Когда мы снимали кадр, то он вел себя так, как будто мы знакомы лет пятнадцать, и где-то пили чай или коньяк. Это качество хорошего партнера. Он был равным со мной, несмотря на то, что я была молодая артистка.
- Может, это еще и воспитание?
- Конечно, и воспитание. Наверное, он думал, что будет делать со мной, вдруг не справится и придется ее выручать. Но, слава богу, все обошлось.
Как раз перед этим фильмом я снималась в другом, «Перед бурей» по Горькому, и мне уже никакой звездный состав ничего не значил. Там моего отца играл Николай Симонов, маму - Эмма Попова. Вот где надо было дрожать и трепетать. Но они были настолько тактичны к молодой актрисе и выстроили такие взаимоотношения, что мне не надо было дрожать и бояться. Они были великодушны и тактичны, потрясающие артисты и я не совершенно не чувствовала рядом с ними ни свой возраст, ни свою неопытность. Благодаря им на международном телефестивале я получила первую премию за женскую роль.
«Не понравился Израиль»
- Почему раньше актеры ценили внимание публики, а сейчас у них на первом месте – гонорар?
- Поменялись страна, жизнь, приоритеты.
- Как же традиции?
- Какие традиции, когда меняются приоритеты? Если артист в театре получает семь-девять тысяч рублей, то он, конечно, в первую очередь будет думать о гонораре. В советское время, как ведущая артистка, я получала 225 рублей. Это были огромные деньги, на них можно было жить. Сейчас на те деньги, которые получают артисты в театрах, прожить невозможно. Поэтому идет нормальный, циничный разговор о гонораре. Некоторые нанимают агента, чтобы не унижаться. У меня нет агента.
Но если артист изначально честный, не халтурщик, то публика не будет ему побоку.
- Сегодня у вас все стабильно?
- Меня стабильность не волнует. Во-первых, я в том возрасте, когда уже все стабильно. Во-вторых, советский театр меня не баловал, и привыкла довольствоваться тем, что получаю. Поэтому, когда стали появляться деньги, у меня не возникло желания накупить побольше бриллиантов или дом на побережье. Такие запросы умерли у меня давно, и я знала, что у меня этого не будет.
Никогда не забуду, как в юности смотрела заграничный фильм, где героиня, телевизионный работник, приходит с работы домой. У нее роскошный особняк с бассейном, где она купается. Мне было двадцать лет, и, посмотрев фильм, я поняла, что даже со своими возможностями, это была такая мания величия, я никогда не буду жить так в этой стране. Поэтому никогда не думала об этом.
- Вас не приглашали в театры за границей?
- Звали работать в Израиль, в русский театр. Мне не понравился Израиль, хотя дело не в этом, и приглашение было еще до моей поездки. Я считаю, что русский артист - если это не опера или балет – может работать только в России.
- Михаил Козаков вернулся…
- И Каневский вернулся. Потому что они поняли, что ниточка отрезана и ее не соединить с публикой в Израиле, несмотря на то, что там много наших соотечественников. Это все равно не те нити.
- Неужели дыхание зала на самом деле так важно для артиста?
- Обязательно. Для меня зритель – это основное действующее лицо, основной мой партнер.
- Разве антреприза не предполагает халтуру?
- Смотря какие артисты. У меня есть несколько антреприз с великолепными актерами. Мы всегда играем с удовольствием. Я не представляю, как Даня Спиваковский может халтурить. Я даже не соглашусь работать в такой антрепризе. Всегда сначала смотрю, что за коллектив, что важно для актеров – работать или бабло заколачивать.
- Правда, что это вы уговорили Санаева на разрешение поставить в «Балтийском доме» его повесть «Похороните меня за плинтусом»?
- Это правда. Мне дали почитать повесть, и я очень загорелась. Кто-то сказал, что он не дает права на постановку, да и фильм уже был снят. Он мне не понравился, тяжелый, хотя, может, я необъективна. Светлана Крючкова хорошая актриса, но в этом фильме у нее получилась злобная патология, которую я не выношу. Мне кажется, тут есть вина режиссера, а не актрисы. Это он так хотел.
Санаеву фильм тоже не понравился, и он неоднократно говорил об этом. Когда мы встретились в Москве, он признался, что у него был разговор с мамой. Он ей сказал, что его замучили питерские предложением поставить спектакль: «Я им говорю, что нет такой актрисы в театре, которая смогла бы сыграть бабушку, а они говорят, что есть».
Санаева спросила: «Кто она?». «Какая-то Зиганшина». «Она блестящая актриса, - ответила ему мама. – Ролан ее очень любил». Я думаю, что этот диалог с мамой и сыграл роль. Он потом сказал мне: «Вы чем-то даже внешне похожи на мою бабушку».
