Это самое гениальное место
– Ну, во-первых, если произведения не любимые, то их нельзя выносить на публику. Во-вторых, на нашем фестивале мы всегда играем новое, мы не повторяемся никогда, – раскрыл концепцию фестиваля Денис Мацуев. – В-третьих, каждый из тех, кто выходит здесь со мной на одну сцену – и маэстро, и музыканты оркестра – это очень близкие мне друзья. Я прошел с ними их трудный путь. Я видел их рост, я видел их восхождение на Эверест, и очень рад этому. Я тоже подзаряжаюсь от них. Единомышленник, человек, с которым можно музицировать на сцене – дорогого стоит.
– За шесть сезонов нашего творческого сотрудничества было исполнено тридцать концертов, включая полные циклы фортепианных концертов Ференца Листа, Петра Ильича Чайковского и Сергея Васильевича Рахманинова, – уточнил Александр Сладковский.
– Как сказал один из величайших дирижеров современности Юрий Хатуевич Темирканов: «Мне очень приятно играть с хорошим музыкантом, но если он еще и человек хороший – вдвойне», – тут же отреагировал Мацуев, одарив обворожительной улыбкой толпившихся вокруг него журналистов. – С Александром Витальевичем мы познакомились в Петербургской филармонии в 1999 году, которой как раз и руководит Темирканов. Это абсолютное для меня счастье, потому что Сладковский – и мой единомышленник, и очень хороший человек, с которым можно музицировать на сцене.
– А еще с нами наши замечательные друзья – Сергей Словачевский и Юлиан Макаров, – добавил Сладковский.
Два дня были обозначены в афише как фестивальные. Но на самом деле их было три. Самый первый день – 13 октября – для широкой публики оказался недоступен: прошли мастер-класс доцента Московского государственного института музыки имени А.Г. Шнитке виолончелиста с мировым именем Сергея Словачевского и отбор юных музыкантов из Казани в Межрегиональный благотворительный общественный фонд «Новые имена» имени И.Н. Вороновой. Имена победителей были оглашены президентом фонда Денисом Мацуевым в полдень 15 октября: обладателями именных стипендий стали четверо воспитанников музыкальных школ Татарстана и одна юная скрипачка приглашена на Международную летнюю творческую школу фонда, которая проходит в Суздале.
– Я никогда не забуду тот вечер 1991 года, когда сам стал стипендиатом фонда «Новые имена». Я знаю, что вы любите свое дело, любите музыку. Мы теперь будем вместе, – не удержался от эмоций Денис Леонидович. – Это самое гениальное место, я имею в виду сцену.
Прошедшие 14 октября мастер-классы преподавателя Академического музыкального колледжа при Московской консерватории солиста-концертмейстера Госоркестра России имени Е.Ф. Светланова Юрия Бабия по кларнету и одного из самых известных и авторитетных музыкантов России профессора Российской академии музыки имени Гнесиных Фридриха Липса по баяну также остались за кулисами общедоступного фестивального праздника.
Мир не солнцем озарится, а любовью бесконечной
Фестиваль открыл Сергей Словачевский.
– Александр Сладковский – выдающийся музыкант современности. Для меня огромная честь выступать на одной сцене с ним и Денисом Мацуевым, – не сдерживал он своих чувств.
А сравнивать ему, в общем-то, есть с кем: Юрий Темирканов и Максим Шостакович, Родион Щедрин и Марисс Янсонс, Норио Охга и Эммануель Акс, Павел Коган и Игнат Солженицын, и еще множество замечательных музыкантов были партнерами этого великого виолончелиста.
Его судьба, музыканта в пятом поколении, была предрешена еще до рождения: в семье все струнники. И когда у Сергея родился сын, то виолончелист тоже не сомневался в будущей профессии своего наследника. Объехав практически все страны Европы, побывав с концертами в США, Канаде, Японии, Турции и Израиле, Словачевский снискал славу яркого, глубокого и виртуозного музыканта, обладающего звуком исключительной красоты. Сейчас он играет на итальянской виолончели 1730 года J.B.Zanoli.
– Купил ее в Лондоне на аукционе, – вспоминал Сергей Владимирович. – Раньше у меня тоже была хорошая итальянская виолончель, на ней сейчас играет мой сын, но я искал более мощный по звуку инструмент. Стартовая цена у нее была 100 тысяч фунтов. И я понял – это любовь с первого взгляда. В итоге сумму подняли до 120 тысяч, но я не смог устоять перед искушением…
В программе его казанского выступления значилась симфоническая поэма для виолончели с оркестром Рихарда Штрауса «Дон Кихот». Предваряя исполнение, Юлиан Макаров, блистательный актер и музыкант, основатель Международного музыкального конкурса «Золотая арфа», ведущий программы «В главной роли» на телеканале «Культура», провел небольшой ликбез для собравшихся в Большом концертном зале имени С. Сайдашева, познакомив с исполнителями основных ролей в произведении ярчайшего представителя немецкого экспрессионизма: Дон Кихот – виолончель, Санчо Панса – альт, Россинант – теноровая туба, стадо баранов – тремоло духовых инструментов на фоне непрерывного тремоло альтов… Штраус – большой шутник. Пародия на рыцарские романы, написанная Сервантесом, – для него еще один повод улыбнуться. Поэму открывает вступительная фанфара-призыв к подвигам. Но звучит она не в исполнении труб, как того потребовало бы героическое произведение, а в исполнении флейты и гобоя. Рыцарь Печального Образа для Рихарда Штрауса – благородный человек и храбрый воин, каковым только и может быть идеалист и романтик.
Сергею Словачевскому явно близка такая интерпретация хитроумного идальго. Поэтому музыкальная палитра его инструмента была полна романтическими красками, он сочувствует благородным порывам своего героя и искренне оплакивает смерть рыцаря. Грустный лирический эпилог с солирующей виолончелью в интерпретации Словаческого был проникнут глубоким сочувствием к судьбе Дон Кихота.
Вторым произведением, прозвучавшим в этот вечер в исполнении прославленного виолончелиста, стала «Песня птиц» каталонского композитора Пабло Казальса.
– Мы сыграем ее ради мира во всем мире, – уточнил Сергей Владимирович.
«El cant dels ocells» – таково оригинальное название старинной народной песни, ставшей национальным символом Каталонии. Пау Казальс, известный в Латинской Америке и странах, говорящих на англосаксонских языках, как Пабло Казальс, переложил ее для виолончели. «Мир всегда был моей самой большой заботой, – объяснял он смысл своего произведения. – Я научился любить его, когда был ребенком. Птицы поют, когда они находятся в небе. И слова их песни: «Мир, мир, мир». Об этом и рассказывает мелодия, родившаяся в душе моего народа».
Выбор Словачевского вряд ли кто-нибудь назовет случайным: затяжное противостояние Мадрида и Барселоны вовлекает в себя все большее число участников, желающих говорить только на языке силы.
Медленный и глубокий голос виолончели казался почти живым, когда Словачевский играл этот гимн любви и миру. И словно сами собой рождались в памяти строки Дмитрия Мережковского: «Люди добрые, ликуйте, – наступает праздник вечный: мир не солнцем озарится, а любовью бесконечной»…
Виртуоз, романтик, сказочник…
– Почему я играю столько концертов? Меня это вдохновляет. Мне это помогает. Меня это лечит. От настоящего концерта невозможно устать. Если все получилось, ты окрылен. Тебе хочется еще раз и еще раз выходить на сцену, – делился перед выступлением Денис Мацуев.
Здесь, на фестивале, – с друзьями и для друзей – он «лечился» музыкой самозабвенно, потеряв счет времени и силам.
«Концерт № 3 для фортепиано с оркестром» Петра Ильича Чайковского, как ни странно, в Казани прозвучал впервые, хотя Мацуев уже исполнял его вместе с Александром Сладковским. Написанный в последние месяцы жизни композитора, концерт этот не является вполне оригинальным произведением композитора: в основу музыкального полотна положен материал первой части неоконченной симфонии ми-бемоль мажор. Оригинальное отличие последнего произведения Чайковского – концерт одночастен. Композитор однажды заметил: «Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередований радости и горя, из борьбы добра со злом, из света и тьмы, словом, из «разнообразия в единстве». Все это в полной мере нашло отражение в третьем концерте: то сумрачно и таинственно у фагота, то внезапный взрыв света у фортепиано, то ослепительное звучание всей массы оркестра. Музыка под виртуозной кистью руки пианиста становилась необычайно страстной, грандиозной, звенящей, сверкающей, безудержно полетной.
«Вариации для фортепиано с оркестром» Витольда Лютославского, считающегося вторым после Фредерика Шопена классиком польской музыки, продолжили выявлять виртуозные грани таланта Мацуева.
Невозможно даже перечислить все сольные, ансамблевые и оркестровые инструментальные сочинения ХIХ и ХХ веков с заимствованием 24-го Каприса Никколо Паганини, в их числе переложения и обработки и российских, и зарубежных композиторов. Специалисты считают, что художественную ценность имеет лишь наиболее отдаленные от оригинала сочинения Ференца Листа, Иоганнеса Брамса, Сергея Рахманинова и Витольда Лютославского. Свои «Вариации на тему Паганини» для фортепианного дуэта композитор создал в начале 1941 года и спустя три с половиной десятилетия переложил их для фортепиано с оркестром.
Следуя почти полностью «нота в ноту» за процессом развития виртуозно-вариационной формы сочинения Паганини, композитор использовал новые, красочные ладогармонические сочетания. Именно они дали возможность пианисту выразить собственное «я» в совершенно невообразимых для XIX века «блестящих одеждах» нового стиля, представив диалог экзальтированного творца и художника ХХI века с присущим ему урбанистическим мышлением.
«Концерт № 2 для фортепиано с оркестром», появившийся в 1966 году, Родион Щедрин посвятил Майе Плисецкой. И сразу же встал вопрос идеологической направленности композиторской техники: додекафония была объявлена буржуазной.
– Родион Константинович, блистательный импровизатор, – делился впечатлениями от музыки Мацуев. – Он тогда сам играл очень много джазовой музыки, что не могло не отразиться в творчестве, поэтому и свой Второй концерт он наполнил джазом, феноменально исполнял его много раз с Евгением Федоровичем Светлановым и Геннадием Николаевичем Рождественским. Совершенно феноменальный, романтический концерт, с элементами джаза в финале. Это один из самых моих любимых концертов у Щедрина. Родион Константинович дал мне полную свободу и отдельно попросил импровизировать во время исполнения второго концерта. Невероятное ощущение. Он удивительно обаятельный, светлый человек. Я жадно впитываю каждую секунду общения с ним, не только про музыку, но и про жизнь, про планы на будущее. Кстати, он передавал всем большой привет, он знает, что сегодня мы играем его музыку в Казани.
Щедрин дал ему свободу – и Мацуев импровизировал. Легко, безудержно, джазово, становясь не посредником, а соавтором композитора…
Но на этом сюрпризы вечера не закончились.
В бонусной программе оказались еще два искрометных произведения – «Музыкальная табакерка» Анатолия Лядова и «В пещере горного короля» Эдварда Грига. Вполне вероятно, что на выбор бисов повлияло присутствие в зале восьмилетнего Радмира Метшина со своими родителями.
Мелодия, сочиненная Лядовым, незатейлива и очаровательна в своей наивности. Исполнение Мацуевым придало ей ласкающей мягкости, нежной сказочности и хрустальной мечтательности. Тонкость, звуковое очарование и огромная выразительность интонирования – вот, пожалуй, характеристики, передающие виртуозную технику исполнения Дениса Леонидовича.
Марш «В пещере горного короля», живописующий картину пребывания Пера в царстве Доврского деда, – составная часть сюиты из музыки к драме Ибсена «Пер Гюнт». Музыка Грига под напором мацуевской экспрессии постепенно разрастается, надвигаясь, словно страшная лавина. Пианист не просто остро прочувствовал музыку, но и пропустил ее через себя, заставив весь зал, замерев дыхание, следить за развитием мистической истории-триллера.
– Я играю для публики, это самый главный мой критик, – не раз повторял в многочисленных интервью Денис Леонидович. – И всегда готовлю что-то новое из бисов, какие-то сюрпризы. Бисы – это разные эпохи, разные композиторы, разные стили, разные состояния. Это своеобразный спектакль и для меня тоже. У меня были рекордные выступления, когда я играл до пятнадцати произведений на бис, а концерт при этом продолжался около трех часов.
Вот и в этот вечер пианист в полной мере раскрылся и как виртуоз, и как романтик, и как сказочник.
Взыграл он, гранями сверкая
– Расхожее мнение, что виртуозность – это только скорость и сумасшедшее владение инструментом на бешеных темпах, не соответствует действительности на самом деле. Виртуозность – это не только высокая скорость, это может быть и очень медленный темп, виртуозно можно играть даже паузы. Это умение передать идею произведения, с легкостью преодолевая технические сложности. Для меня виртуоз – это человек, который владеет всем арсеналом пианиста.
Я не раз вспомнил эти слова Мацуева в завершающий день фестиваля.
Куда исчезли его детская непосредственность и озорство, которыми он поражал публику накануне? Сдержанный, строгий, выверенный в каждой ноте, пианист являл собой образец классического исполнительского искусства.
Программа вечера тоже было выверена и сбалансирована: звучала и барочная музыка, и произведения романтизма, и экспрессионизм. Быть может, это было обусловлено присутствием в зале множества телекамер: концерт записывался телеканалом «Культура».
– Моцарт – это молодость музыки, это вечно юный родник. Поразительная смелость его новаторских открытий, двинувших на десятилетия вперед музыкальное искусство, совершенная гармоничность и стройность формы – вот сила Моцарта, вот величие его искусства, не увядающего в веках. Вот почему мы так горячо, так нежно любим этого удивительного композитора, – процитировал слова Дмитрия Шостаковича ведущий вечера Юлиан Макаров, предваряя исполнение «Концерта № 17 для фортепиано с оркестром соль мажор».
Жанр классического фортепианного концерта был оформлен и закреплен именно Вольфгангом Амадеем Моцартом. Австрийский композитор и музыкант-виртуоз, он создал около трех десятков фортепианных концертов, писавшихся, в основном, как главный источник существования: выступая перед публикой, Моцарт всякий раз привлекал ее премьерой очередного своего сочинения.
И все же, будучи своего рода «поточным» продуктом, «Концерт № 17» поражает глубиной и разнообразием музыкальных мыслей. Фортепианная кантабильность Мацуева достигла здесь высшего совершенства, контрастная виртуозность и напевный мелодизм гармонично слились в его исполнении. А быстрота художественной реакции и яркость возникающих под удивительными пальцами пианиста образов пленили хорошо продуманными импровизациями.
Совсем иной у Мацуева Рахманинов. «Концерт № 4 для фортепиано с оркестром» Сергей Васильевич писал в три приема: в 1917, в 1927 и в 1941 годах. Мацуев остановился на последней редакции. Торжественный трагизм и неизбывную тревогу музыкального полотна Денис Леонидович до предела насытил романтической грустью.
– Это другой Рахманинов. Это не то, что было во втором и в третьем концерте, когда плывут красивейшие рахманиновские мелодии, огромные и широкие. Этот концерт пронизан жуткой тоской по Родине, – раскрыл свое понимание концепции сыгранной музыки пианист.
«Музыка прежде всего должна быть любима; должна идти от сердца и быть обращена к сердцу. Иначе музыку надо лишить надежды быть вечным и нетленным искусством, – писал Рахманинов. – Единственное, что я стараюсь делать, когда я сочиняю, – это заставить ее прямо и просто выражать то, что у меня на сердце».
Мацуев сумел бережно донести до слушателя все сердечные раздумья композитора. И порывистая первая часть, и лирическое русское интермеццо в средней части, и «колючий» скерцозный финал для пианиста – возможность передать любовь к Отечеству, пылкую, страстную, на разрыв души…
– Могу сказать, что маэстро Сладковский – первый дирижер мира, с которым я сыграл все концерты Рахманинова, – признался он журналистам. – Четвертый рахманиновский концерт мы с ним уже исполняли на моем фестивале в Иркутске «Звезды на Байкале». Но только после этого выступления я могу сказать, что сыграл в Казани все концерты Рахманинова.
«Allegretto» из «Сонаты для фортепиано № 17 ре минор» Людвига ван Бетховена, психологический портрет композитора, стало последним фестивальным выступлением Дениса Мацуева. В его интерпретации музыка обрела черты светлой романтической печали и страстного влечения к далекому и невозможному.
Кстати, семнадцатая соната – одно из любимых музыкальных произведений вождя мирового пролетариата Владимира Ленина, о чем как-то вскользь, мимолетом подумалось в очередном октябре очередного семнадцатого года.
Горит, пылает, бросает искрами
Ярким, выпукло сочным, красочным стало завершение фестиваля.
Александр Сладковский и Государственный симфонический оркестр РТ представил на суд слушателей балетную музыку Игоря Стравинского – в Казани впервые прозвучала «Жар-птица» в редакции 1910 года.
Эта сказочная история про Ивана-царевича и Ненаглядную Красу, плененную страшным Кощеем Бессмертным, появилась, благодаря Сергею Дягилеву. Мысль заказать «Жар-птицу» никому еще не известному композитору пришла Дягилеву, когда он услышал одно из первых произведений Стравинского «Фейерверк». «У публики «Фейерверк» не имел успеха. Но и Дягилева, и меня захватила эта музыка, – пишет хореограф Михаил Фокин. – Там было как раз то, чего я ждал для «Жар-птицы». Музыка эта горит, пылает, бросает искрами. Это то, что мне надо было для огневого образа в балете».
– Если бы не было этого предложения о сотрудничестве, на которое живо откликнулся никому тогда не известный тот самый композитор, с большой долей вероятности мы могли бы говорить о том, что имя его так и осталось бы предметом знания лишь узкого круга специалистов, – заверял публику во вступительном слове Юлиан Макаров, не замечая того, что походя, невзначай нанес оскорбление одному из крупнейших представителей мировой музыкальной культуры XX века. Стравинский – третий по счету композитор, который приступил к написанию партитуры балета: ни Анатолий Лядов, ни Николай Черепнин не справились с заказом. Так что отнюдь не снисходительная благожелательность устроителя «Русских сезонов» в Париже, а гениальная одаренность двадцатисемилетнего Игоря Стравинского сыграла роль в его дальнейшей умопомрачительной карьере.
– Успех был сенсационный, оглушающий. В один день никому не известный русский композитор прославился на всю Европу, на весь мир, навсегда, – продолжал между тем Макаров.
Впрочем, как бы ни старался создать благостное впечатление рассказчик, не все одинаково восторженно приняли смелые попытки юноши изменить отношение зрителей к балетной музыке. Позже композитор скажет: «Публика была настолько невежественна, что музыку в балете считала элементом второстепенным, не имеющим существенного значения». И тем более не каждый имел мужество принять модернистскую музыку Стравинского, опередившего свое время, как минимум, на полвека.
Сумрачное вступление, рисующее картины Кащеева царства, оркестр начинает тихо, вкрадчиво. Маэстро на дирижерском подиуме насторожен, внутренне напряжен. И зрители сразу же включаются в атмосферу хореографической сказки. Воображение тут же начинает рисовать картины. А дирижер, словно помогая, подсказывая, оживает в экспрессивно-модернистском танце. И подвластные его движениям, оркестранты ткут из звуков то дикий и злобный мир подневольной рабьей силы, то ослепительный свет и красочный вихрь волшебной птицы, то хрупкую музыку и жемчужную поступь плененных девушек.
Без малого час длится одноактный балет. Тончайшая звукопись, словно кружево создавала вечную историю борьбы добра и зла, света и тьмы, любви и насилия. Новаторство Стравинского – отказ от деления балета на привычные вариации и па-де-де – ставит исполнителей перед сложной задачей: сохранить танцевальную невесомость музыки, тяготеющей к крупным симфоническим формам. Сладковский и его «музыкальное воинство» смогли одолеть и эту опасность.
Фестиваль завершен. Финал-апофеоз сыгран. Но значение произошедшего в эти три дня мы сможем оценить не сразу. Потребуется время, чтобы улеглись эмоции. А пока еще горит, пылает, бросает искрами память, точно так же, как и вся музыка, вошедшая в фестивальную афишу.