«Оркестр из трёх струн», «смесь Стива Вая и Джеффа Бэка», «Паганини балалайки» - столь лестными эпитетами одаривают музыкальные критики Алексея Архиповского, играющего на балалайке. Он пошёл своим путём и совершил маленькую революцию. То, что музыкант вытворяет с незатейливым казалось бы инструментом, вызывает восхищение и зависть. И это еще далеко не предел возможностей балалайки, уверяет сам музыкант, который 31 марта даст концерт в Казани.
Кадышева с Бабкиной – часть псевдорусской культуры
- В своих интервью вы часто говорите, что не считаете балалайку этническим инструментом. Почему?
- Я не могу отрицать от меня не зависящий исторический факт: балалайка – это этнический инструмент русского народа. Этот инструмент демонстрирует свою этническую составляющую с плясовыми, частушками, русским репертуаром. Но помимо этого, я считаю, он является самостоятельным музыкальным инструментом, на котором можно играть разный формат, любую музыку.
- Как, перефразируя музыкальных критиков, вам удалось вместить в казалось бы примитивный трехструнный инструмент всю мировую музыку?
- На самом деле у русских музыкантов стремление сделать это было уже давно, но, на мой взгляд, они пошли не совсем тем путем. Они решили создавать академическую школу игры на балалайке, чтобы быть не хуже, чем другие музыканты. И большую часть репертуара занимала классическая музыка, переложения с фортепиано, скрипки. Отошло на второй план импровизационное начало, которое в этнических инструментах – самое естественное. А я начал как раз с него, стал импровизировать и фантазировать. Ну а поскольку круг той музыки, которую я слышал, был достаточно обширен, как и у каждого современного человека, в мои композиции стали вкрапливаться и джазовые мотивчики, и какие-то другие музыкальные цитаты из разных источников. Ну и потом, сильно повлияло то, что я был одним из первых, кто попытался озвучить этот инструмент по-новому, по-современному. Я прохожу сейчас тот путь, который гитаристы прошли где-то лет 60 назад: они из простой гитары разными способами пытались создать некий другой инструмент, и вот сейчас есть уже и акустическая гитара, и полуакустика, и электрическая гитара. Мне трудно с ними конкурировать, потому что над гитарой трудилась большая масса народу, целые институты.
У меня есть несколько мастеров, с которыми мы экспериментируем и пытаемся из балалайки сделать современный инструмент. Есть и другие люди, которые, видимо, глядя на меня, тоже пытаются совершать какие-то шаги в этом направлении. Я вижу: сегодня на фестивалях появляются балалаечники, которые балуются различными электронными эффектами. Я надеюсь, что это даст результат.
- Есть ли сегодня в России фольклорное искусство? В каком оно состоянии, нуждается ли в поддержке?
- Достаточно сложный вопрос. Я понял в свое время, что фольклор является зафиксированной в веках устной инструкцией для людей, живущих на данной территории, как гармонизироваться с миром. Конечно, такое искусство нужно поддерживать. Государство должно этим заниматься, но у нас большие пробелы с этим: настоящее фольклорное искусство сегодня не поддерживается, оно забыто, не представлено ни на телевидении, ни на радио, его практически не слышно и не видно. Зато псевдорусского достаточно.
- Кстати, Бабкину, Кадышеву, Бурановских бабушек вы относите к фольклору или как раз к псевдонародной попсе?
– Это тоже часть русского народа, но современная часть. Я не считаю, что их творчество как-то связано с русской культурой, фольклором, с историей народа. У нас вообще исторически так сложилось, что этническая музыка и культура в целом претерпели серьезные изменения в 20 веке. СССР хорошо проработал эту историю, тогда была создана псевдорусская культура – матрешки, балалайки. Еще Шостакович рассказывал в своих мемуарах, что ссыльные композиторы из Москвы в каких-то национальных республиках создавали этническую культуру...
Но и сегодня есть представители, которые бережно хранят и несут исконное русское начало в музыке. Это и Сережа Старостин, и Краснопевцев… Но, конечно, им очень трудно, потому что никем их дело не поддерживается. Что, на самом деле, удивительно, потому что во всех странах поддержка национального искусства является обязательной вещью.
«Я по нотам совсем не играю»
- Как изменялись ваши отношения с балалайкой? Каким было ваше творчество 10-20 лет назад, и какое оно сегодня?
- Вот уже почти пять лет, как я забросил ноты и смело стал экспериментировать. Раньше довлели музыкальная школа, училище, оркестровая, ансамблевая игра – это всё был некий чужой материал, который надо было по возможности точно транслировать. А последнее время я по нотам совсем не играю. То, что я играю, я не фиксирую в нотных знаках, оно всё остается в голове, в руках, и получается такая закрепленная импровизация.
Нет, я еще не уперся в потолок. Повторять то, что я уже делал, я не хочу. Можно создать много «Золушек», например, пользуясь прежними приемами, но мне интересно открывать какие-то новые краски, новые чувства и звуки. По этому пути я пойду. Это поиск себя и в себе. Но через звук. Звук является ключевым.
- Что является для вас источником образов — внешний или внутренний мир?
- И то, и другое, но во время игры я больше отталкиваюсь от звука конкретного инструмента. Сам инструмент диктует законы, у него есть своя судьба, карма, свой голос. Один инструмент играет так, другой – иначе. Сейчас у меня два инструмента – 1928 и 1902 годов. Они как машина времени несут с собой черты прошлого: 1928 год – начало коллективизации, первая пятилетка, тревога... 1902 год – еще имперская Россия, всё спокойно.
- То есть вам больше нравится играть на старых инструментах?
- Я играю только на старых инструментах уже давно. Я не прочь играть и на новых, но, к сожалению, пока среди современных я не нашел тот инструмент, который бы мне понравился. И потом, столетнюю глубину звука сложно создать сейчас. С течением времени с деревом, с инструментом что-то происходит, он играет с разными людьми, на нем отпечатываются всевозможные влияния, он приобретает опыт, становится мудрым, богатым, глубоким. Это особая вещь.
- Какую музыку вы слушаете?
- Я очень редко слушаю музыку. Самое лучшее, что я хотел бы слушать долго – это звуки природы. Море, дождь, лес... Звуки природы гармоничны и построены правильно, они хорошо влияют на состояние человека.
- Вы балалаечник, а живете в мегаполисе. Наверное, естественнее для вас было бы жить на природе?
- Я думаю, что любой москвич скажет: «Конечно, я хочу переехать из этого проклятого города, жить на природе в домике». И я стремлюсь к этому, мечтаю об этом, может быть, когда-нибудь это осуществится. Но пока обстоятельства таковы, что нужна некая точка в городе. Да на самом деле мы и дома бываем не часто. Круглый год — гастроли. Для нас дом родной – это самолеты, поезда, гостиницы. Отели даже больше устраивают, чем дом. Потому что дом – это всегда работа, работа, работа. А гостиница – это отдых.
- Есть разница в том, как вы играете дома, для себя, родных, и на концерте — для сотен слушателей?
- Что дома, что на концерте – везде одно и то же, одно ощущение, что ты должен пройти по звуку и оказаться в каком-то другом месте.
«Дети берутся за балалайку после моих концертов»
- Вы в 9 лет взяли в руки балалайку, и как вам удалось, однажды выбрав путь, не отступать от него? Были искушения освоить какой-то другой инструмент, заняться чем-то другим?
- Чем-то другим – нет. Если только руки отвалятся - тогда надо будет что-то придумать. Другие инструменты не искушают. Мне балалайки достаточно, мне ее даже много, я не успеваю… Дай Бог, ее «порыть» еще... Там конца нет. Очень большой мир. Именно балалайка с детства запала мне в душу. Я считаю, у нее большие тембральные возможности.
- К какому направлению в музыке вы бы себя отнесли?
- Это каждый раз вопрос. Поэтому меня приглашают и на классические, и на джазовые, и на бардовские фестивали. Сам я не пытаюсь определить свой стиль. Я играю то, что мне нравится. А то, как это называется... Дай Бог, название для отдельной вещи придумать.
- Насколько сегодня интересна балалайка молодежи?
- Инструмент сложный в этом отношении, поскольку отягощен историей, на нем нависло много негатива. Когда я был молодым, у меня запросто мог сформироваться комплекс неполноценности: ребята занимаются на гитаре, скрипках и фортепьяно, а я на балалайке – это же смешно и не серьезно. Но я своей жизнью пытался доказать, что это серьезно, что это может быть интересно молодым. Сегодня я в этом убежден — на мои концерты приходит много молодых людей. Ну и потом, как я уже говорил, инструмент здесь не при чем – это только средство.
Педагоги музыкальных школ рассказывают, что дети приходят к ним учиться игре на балалайке, потому что слышали мой концерт. Их заинтересовали возможности инструмента, его звук. Однако научиться сольной игре очень сложно, без аккомпанемента, без гитары, фортепиано. Только балалайка, только три струны и ты. И из этого нужно что-то родить.
- Как близкие люди относятся к вашему делу?
- Мой сын не в музыке, он в науке, совершенно ушел в физику, мне трудно сказать, чем конкретно он занимается. Сложные квантовые дела. Я не понимаю. Но тем не менее, он участвует в процессе создания новых песенок и оценивает всегда очень критично и откровенно, болеет, приходит на концерты.
Супруга во всем мне помогает, не знаю, что бы я делал без нее. Она к тому же стала одним из главных людей на концерте - звукорежиссером. Я считаю, что она, как человек, который досконально знает всю мою домашнюю работу, лучший звукорежиссер. Мое мнение: большая удача для артиста, если жена с ним ездит на гастроли. Мне кажется, дело так захотело. То, что я делаю, видимо, нуждается в участии близких. На самом деле это произошло само по себе, я не делал специальных усилий.
«Вы это бросьте», ругаются православные
- Вы не первый раз приезжаете в Казань. Сложилось какое-то мнение о городе?
- Он мне понравился. Запомнился фестиваль, в котором я участвовал года три назад – «Сотворение мира»: красиво, многолюдно, состав участников был замечательный. Очень впечатлил вид сцены на фоне вашего Кремля.
- В вашем искусстве восточные мотивы как-то проявляются?
- Да, у меня даже есть композиция «Восточная». Православные, причем, ругаются, говорят: «Вы это бросьте, мы же русские, православные». А я считаю, что Восток – это замечательная культура, достойная.
- Кстати, какие у вас отношения складываются с русской православной церковью?
- Я не скажу, что я глубоко верующий человек. Я, наверное, даже ближе к атеизму, поскольку воспитывался в советские времена. А когда проводил над собой разные психологические эксперименты, интенсивно думал об этом, но не пришел к Богу в традиционном понимании – в рамках какой-то религии. Но не могу сказать, что я не верю в высшие силы.
- А что будет в программе, которую вы представите в Татарстане?
- Первое отделение будет более балалаечным, второе – более сокровенным, в нем будет меньше инструмента, больше смыслов и музыки. Концерт продлится около 1,5 часов.
- Вы на концертах не разговариваете с зрителями, не объявляете песен... Вы не устаете играть долгое время почти без перерывов?
- Усталость есть. Но если что-то удается, то это и есть награда, и тогда приходят силы. Если нет – тогда, конечно, усталость, разочарование, что ты не пришел, не смог. Это обидно. Хотя в этом случае зрители часто спасают, не всегда совпадают наши мнения: иногда они высоко оценивают то, что я считаю совсем плохим. Многое прощается, наверное, даются какие-то авансы. Но иногда действительно происходит чудо, ради этого я и выхожу на сцену и его пытаюсь найти.