- Катя, расскажи, как ты попала в больничную клоунаду?
- Я по образованию психолог, закончила вуз и начала в нем работать как руководитель социально-психологической службы, а параллельно получала переподготовку по профессии клиническая психология. И так совпало, что как только я получила диплом, мне на рабочую почту пришло сообщение о том, что объявляется конкурс-кастинг на больничного клоуна. Меня зацепило название. Я поняла, что клоунада — это соединение моей основной профессии, связанной с больницей, и театра. Я выслала резюме, пришла на собеседование... Потом два месяца длилось обучение. После обучения - стажировка.
- Кто идет в больничные клоуны? Что это за люди?
- В основном в клоуны в России идут либо люди 25-26 лет, либо 38-40 лет, у кого уже есть семья. Я объясняю это тем, что именно в эти периоды происходит жизненный кризис. В первом случае еще не самоопределился и хочется чего-то попробовать, во втором — уже определился и хочется что-то дать миру.
- Какова цель вашей работы? Чтобы ребенок улыбнулся?
- Нет, нам не важно, чтобы ребенок улыбался. Мы изучаем особенности протекания болезней и знаем, что, например, в онкогематологии дети астеничные, мало реагируют, не эмоциональны — таковы особенности приема гормонов, химиотерапии. Если ребенок агрессирует, начинает драться, мы переводим это в игру. Но если даже он сорвался на нас, а не на родителях или врачах, это уже реакция. Это тоже нам в плюс. Например, в онкогематологии, где дети лежат долго, мы устанавливаем дружеские контакты с подростками — им не всегда важна игра, ведь они уже большие, им интересно общение. Поэтому мы просто отвлекаем их фокусами от того, что они находятся в больнице, вовлекаем их в игру с маленькими соседями по палате, чтобы, когда мы ушли, они продолжали общаться. Важно не просто прийти, сделать праздник и уйти. Важно сделать так, чтобы всё окружение, которое есть вокруг ребенка – медперсонал, врачи, родители — были в приподнятом настроении и держали его до того раза, когда мы вернемся.
- В больнице вы подчас становитесь свидетелями трагедий. Насколько глубоко впускаете в себя истории детей, их страдание?
- В Школе Клоунов нас обучают ставить защиту. Для клоуна это — нос, костюм и имя. Когда мы перевоплощаемся, то становимся немного глупее детей. Для клоуна непонятно, что такое болезнь, он не видит, что ребенок иначе выглядит внешне. Для него это просто ребенок. Снимая костюм, мы можем поговорить с партнером о детях.
За 2,5 года я не потеряла ни одного ребенка. Но нам просто везло. В других больницах такое случается. И клоунов учат: когда ты в образе, ты другой человек и иначе всё воспринимаешь. Но когда ты снял костюм, повесил его в гримерке, то снова стал человеком. Поэтому на кастинге смотрят, готов ли человек, сможет ли он понять, где он нужен, а где — только навредит ребенку.
При этом у нас действует четкое правило конфиденциальности. Мы пишем отчеты, у нас есть форумы, где мы обмениваемся мыслями, просим совета, но не называем имён детей.
- Как к вам относятся в больнице? За годы работы отношение врачей изменилось?
– Сейчас к нам относятся очень хорошо. Нас пускают уже даже на процедуры – хотя прежде мы допускались только в палаты и в холлы. Сейчас сделан большой шаг вперед и нас это очень радует.
Мы заходим в отделение в клоунских костюмах, идем в ординаторскую и с дежурным врачом или завотделением беседуем, какие поступили детки, у кого какие анализы, к кому можно заходить, где нужно обязательно в маске, а где - только через стекло.
У нас налажена связь с психологами отделения. Нам звонят и говорят, например, что поступил тяжелый мальчик, после аварии, и он в стрессовом состоянии. И нас специально вызывают, в этом случаем мы приезжаем работать не в отделение, а к конкретному ребенку — в реанимацию.
- А родители как вас воспринимают?
- Вначале было трудно. Есть языковые особенности. Очень много детей из деревень: мама и дети говорят только по-татарски. Но язык клоуна универсален, можно работать с помощью пантомимы.
Сейчас нам доверяют, особенно в отделениях, где мы работаем долго. Знают, что мы не навредим. Зачастую первая реакция такая: «К нам не надо, нельзя! У нас плохие анализы!» Мы стараемся быть деликатными. Работаем через стекло — куклы, звуки, подмигивание, танцы. Если нам говорят прямым текстом, что мы не нужны, мы уходим. Родители могут понаблюдать, как мы работаем с другими детьми в соседних палатах, увидеть, что всё нормально, и в следующий раз пустить.
Как я уже говорила, у нас нет задачи, чтобы все смеялись. Это может быть история, разговор, который перемежается со словами родителей. Например, ребенок боится процедур, а мы можем их проиграть - один клоун сделает эту процедуру другому и наградит его чем-то. Не всегда должно быть смешно.
- Какие ещё правила, помимо санитарных норм, есть в работе больничных клоунов?
- Мы учимся чувствовать партнера, чтобы спиной знать, что делает твой человек. Правильно вставать, чтобы тебя было видно всем, а не только конкретному ребенку. Есть правило тайминга — в палате мы находимся от 2 до 15 минут максимум. Если ребенок идет на контакт, то мы уходим на самом пике общения, чтобы не оставлять его на том же уровне, на каком он был. Очень долго было так, что дети ходили за нами табунами из палаты в палату. Но сейчас мы твердо говорим ребятам, что зайдем в каждую палату отдельно. Потому что, как бы это грубо не звучало, нельзя продолжать долго работать с детьми, надо распределять силы, тебя должно на всех хватить.
- Наверняка какие-то случаи успели врезаться в твою память. Расскажи о них.
- Из последнего. В онкогематологии лежат две девочки-подростка, лет 12-14. Они открытые дети, их мамы тоже идут на контакт. Мы сдружились с ними, видим этих девочек на протяжении всей их болезни - у одной из них были длинные шикарные волосы, потом она их теряла, а сейчас у нее небольшой пушок.
И в очередной раз идя к ним в палату, мы специально для них даже придумали какую-то сценку, хотя раньше такого не делали. Заходим в палату, и с порога одна девочка протягивает нам вышивку, которую сделала для нас — собачку и кошечку, в рамке, и написано «Фросе и Вжике». Мы забыли весь сценарий, стояли и не могли прийти в себя. Мы были просто ошеломлены от подарка, это было очень трогательно.
- Бывает, что ребенок тяжело идет на контакт?
- После ампутации с ребенком очень сложно работать. Особенно с подростками, которым важно, как они выглядят. Когда у тебя нет ноги, клоуны не радуют. У нас очень сложно выстраивались отношения с одним мальчиком, он нас не принимал, реагировал агрессивно. Мы всё понимали, но пытались пробиться к нему. Однажды взяли стикеры, фломастеры и просто стали, не заходя внутрь стерильного бокса, писать ему записки, наклеивая их на стекло. Он говорил: «Уходите». Но мы записывали то, что он говорил, и когда всё стекло было покрыто стикерами, он, наконец, улыбнулся. И это было для нас счастье. Больше мы не стали навязываться и ушли. Вскоре его перевели в другое отделение, а затем выписали.
- Ты связываешь свою дальнейшую жизнь с больничной клоунадой?
- Безусловно. Для нас — меня и моей партнерши — это уже сейчас прогнозируемо: мы будем преподавать. Сейчас в Челнах открывается школа для клоунов, которые работают в местных больницах. Для нас это новый этап — передача знаний. Я реализую не столько альтруистические, сколько эгоистические цели: у меня всегда была жажда сцены, но сам театр не привлекал, а в больничной клоунаде я полностью реализую себя. Это главная мотивация для меня.
- Как ваша деятельность соотносится с волонтерством?
- Напрямую мы себя не связываем с волонтерами. Именно поэтому мы не работаем на Новый год в больнице. Потому что туда в это время приходят толпы — добровольцы, фонды. В онкологии играет оркестр, приносят сладкие подарки. На день защиты детей - то же самое. Целые потоки: «Мы хотим добра, добра, добра!»
Но ребенку регулярно нужно уделять внимание. И это делаем, я думаю, только мы. В начале мы тоже делали ставку на подарки - делали для детей шарики, но сейчас понимаем, что не надо к этому ребенка привязывать, важнее постоянно отслеживать его состояние и настроение.
Поэтому сейчас мы ходим практически без реквизита, чтобы не этим цеплять, а налаживать коммуникации со всеми детьми, сдруживать соседей по палате. Чтобы они почувствовали, что они в каком-то особом мире, что они избранные, что никто больше не знает, что здесь происходит.
- Наукой как-то отслеживается эффект от работы клоунов?
- Есть исследования о влиянии клоунов на детей после реанимации, на состояние тяжелобольных. Мы наблюдаем свой эффект — может быть, и сиюминутный. Например, ребенок неделю не ест, ему еда поступает только через капельницу. А мы в игре, кормя другого клоуна, увлекаем ребенка, и он тянется за едой. Это эффект.
Был один мальчик в боксах, позвонила психолог и сказала, что ситуация тяжелая, что нужна, возможно, уже паллиативная помощь, то есть помощь при умирании. Он очень изменился внешне, располнел из-за гормонов, плохо слышал. Мы узнали, что он любит супергероев, пришли и принесли покрывало супергероя и раскрутили его до того, что он начал говорить. Мама стояла в углу и млела. Он был немного агрессивен, но это была реакция. Он одел суперплащ, повторял какие-то речевки. Позже психолог сообщила, что он выбрался и его перевели в обычную палату.
Статистически доказано, что смех меняет ситуацию в лучшую сторону: когда ты веришь в свое излечение, ты излечиваешься. Мы не можем обещать детям: «Ты обязательно выздоровеешь», мы не имеем на это право. Но мы можем сказать: улыбаясь, ты делаешь себе лучше.
– Отличаются ли российские больничные клоуны чем-то от иностранных?
– В Европе и США больничной клоунаде уже 20-30 лет. И возраст больничных клоунов там — примерно 40-50 лет. Поэтому европейские клоуны быстрее располагают к себе: какой-то сумасшедший старичок с носом — это уже смешно. Причем, в некоторых станах, например, в Голландии больничная клоунада — основная профессия, на заработок от которой люди могут жить. А в Израиле работают не в паре, а поодиночке.
За границей клоуны больше сдруживаются с детьми, у них нет границы. У нас такая граница четкая, и я думаю, что это самосохранение. Если я иду по улице, обо мне никто не скажет, что я клоун. А в некоторых странах клоуны и в жизни остаются клоунами. Этакие фрики. Я, как психолог, думаю, что это плохо и вредит личной жизни, когда ты не разделяешь себя самого и своего клоуна.
Кроме того, у нас русский менталитет — клоун в жизни должен быть печальным философом, наверное… А у иностранцев постоянно какой-то энергетический драйв. Не знаю, может быть, они старше, многое прожили и так пускаются во все тяжкие.
